| На главную | Статьи в прессе | ФОРУМ | Гостевая книга | ФОТО |
|
Интервью Анны Хитрик киевской газете
"Дочь сыграла мотылька" Анин отец-актер погиб, когда она была совсем маленькой, и она не собиралась становиться актрисой. Но стала В созвездии актеров белорусского Купаловского театра, который завершает гастроли в Городе, мы не могли не заметить молодую актрису Анну Хитрик. В жизни случаются мимолетные чудеса. Вот недавно на киевских газонах утром вдруг вспыхнули одуванчики и напомнили о весне. Это вспомнилось именно в связи с визитом белорусов, и вот почему. В конце 70-х годов в Киеве, в Русской драме, работал актер Сергей Хитрик. Он приехал к нам из Беларуси и уехал в Челябинск, где вскоре погиб в автокатастрофе. Он был рыжий, светлый, высокий – одуванчиков такого роста не бывает. Хитрик был заметен, его у нас помнят, хоть он и немного сыграл. И вот сейчас мы увидели на сцене его дочь. - Аня, когда я увидел ваше имя на афише, как-то и не подумал, что вы дочь Сергея Хитрика. Мало ли однофамильцев? Но когда увидел вас в спектакле “Сымон-музыка”, вспомнил фразу, когда-то сказанную вашим отцом: “Я большой, меня много, а иногда хочется сыграть бабочку, мотылька какого-нибудь!” И я подумал: а ведь Хитрик таки сыграл мотылька -- вот он! И я понял, что вы его дочь. Это было необыкновенное узнавание! В вас на сцене есть нечто от отца – при том, что вы не помните ни его, ни маму, и вам неоткуда было брать эту “похожесть”, подсмотреть ее, и это удивительно. Вообще, как случилось, что вы стали актрисой? - А я не хотела стать актрисой. Мой второй отец, Юрий Кухаренок, папин друг, актер минского ТЮЗа, водил меня в театр, и за кулисы тоже, и я очень рано поняла, что, например, дядя Ветер - это совсем не Ветер, а дядя Ваня Шрубейко или еще кто-то, и для меня не было в этом тайны, пропал секрет театра, и я себе говорила, что не буду актрисой, хотя в школе участвовала во всех конкурсах, КВН, сценки там разные. А тем более, в школе мне говорили, что я не стану вообще никаким серьезным специалистом. Ведь я музыкальную школу забросила, там еле поставили тройку, а в простой школе мне нравилась только литература, а остальные предметы я избегала. И мне сказали: ну, будешь поваром или парикмахером, потому что я хорошо готовила и хорошо стригла! В десятом-одиннадцатом классе я начала бунтовать, кричала: “Я тоже могу!” -- но никак не могла понять, чего же я хочу. А мой сводный брат Глеб перед тем поступал в Академию искусств (где мой папа учился) -- и не поступил, там был очень большой конкурс. И мне говорили: вот, даже брат не поступил, а у тебя такой талантливый брат! А мы с ним немного соперничали, и я сказала: “А вот я поступлю!” Все говорили: ой, не надо, иди лучше в какое-нибудь училище! Но я не собиралась, честно говорю становиться актрисой. Насколько понимаю, характером я в папу – бесшабашная душа нараспашку… не знаю, как я поступила! Когда уже закончила Академию, мой педагог сказал: он думал, что я сумасшедшая! Потому что я такое творила на экзамене: забывала тексты, со мной был нервный шок, я начинала смеяться, где надо было плакать, педагог от смеха залез под стол, и меня взяли! Причем взяли на кукольное отделение. А уже на третьем курсе предложили попробоваться в драматической роли, во втором составе в спектакле “Брат мой Симон”. Кажется, получилось, ну и пошло-поехало, на фестивале в Тольятти критики хорошо отозвались, и руководство Купаловского театра сказало: ладно, давайте пропробуем, и вот пробуют уже шестой год. - Когда поступали в Академию – там знали вас как дочь Хитрика? - Нет. Я никому не говорила. - А фамилия? - Вы ведь тоже сначала подумали, что это всего лишь фамилия? Вот и там так было. Я ведь на папу не похожа в жизни, на сцене – больше, у меня его мимика. Но то – на сцене. А в Академию мне хотелось поступить самой, а не благодаря имени отца, ведь если бы они знали, что я дочь Хитрика, они, может, и не сделали бы для меня ничего, но я бы потом все равно думала, что поступила благодаря папе, а мне важно было самой добиться чего-то. И вот теперь, когда уже появилась “моя публика”, когда меня всюду зовут играть, и если теперь кто-то спрашивает: “А это не ваш ли отец Хитрик?” -- я с гордостью могу ответить: “Да, мой!” Кстати, именно сейчас и стали спрашивать, а раньше не спрашивали. - Киевляне вас видели, кроме “Сымона-музыки”, в спектаклях “Маэстро”, “Ивонна, принцесса Бургундская”. Вы вообще много играете? - Мне, кажется, везет, у меня одна из самых больших занятостей в театре, грех жаловаться. Но мне всегда мало… Вот вы напомнили, как папа говорил про мотылька – а я в нашем ТЮЗе сейчас репетирую пьесу, которая называется “Мотылек”, буду играть Солдата, главную роль, спектакль ставит известный белорусский режиссер Николай Пинигин. А еще я очень люблю петь, это у меня, наверное, от мамы, и у нас есть музыкальная группа, мы ее создали год назад, я там солистка, группа называется “Дети детей”. - Почему так называется? - А я не знаю! Потому что мы все действительно -- дети детей, тут даже нечего обьяснять. Есть одна песня, которой я начинаю каждый наш концерт и каждую нашу репетицию, я ее пою в память о родителях, хотя слова не мои, моя только музыка. Всегда думаю о родителях, хотя мало чего о них знаю. В группе нас трое, это актеры нашего театра -- Дима Есеневич и Миша Зуй, ребята играют на гитрах, а я солистка. Группа не попсовая, как говорится, “неформат”, потому на радио, где “мальчонки-девчонки”, нас не крутят, но есть диджеи, которые рискуют, и вроде слушателям нравится. Сами пишем песни, музыку, аранжировки -- все сами. - Вы в спекатклях поете где-то, кроме спектакля “Маэстро”? - В “Дикой охоте короля Стаха” -- играю Надзею Яновскую, и там есть песня. Еще пою в “Альпийской балладе”, где играю итальянку Джулию. - Кажется, среди спектаклей, показанных в Киеве, для вас особый – “Ивонна, принцесса Бургундская”, это так? - Да, это трудный спектакль, но один из самых моих любимых. Тут режиссер поставил меня в достаточно тяжелую, почти тупиковую ситуацию. У Ивонны там всего пять реплик и много молчания, она только смотрит -- и все. И всех раздражает этим своим молчанием. Кто она такая? Об этом нигде не написано у автора, Гомбровича. Мы решили, что Ивонна -- даже не совсем человек, а нечто такое в человеческом обличье, может -- Правда, которая в чистом виде никому никогда не нужна, а лишь по чуть-чуть. И вот она умирает от разрыва сердца, а король говорит: “Подавилась косточкой!” То есть, с правдой можно вот так поступить -- сказать о ней простую неправду… На фестиваль в Люблине, к столетию Гомбровича, из разных стран привезли, кажется, четыре “Ивонны…”, и, по оценкам критиков, наш, минский спектакль, был ближе всего к Гомбровичу. -Вы раньше бывали в Киеве? - Нет, не была. У меня здесь очень странное ощущение… Киев кажется слишком большим, почему -- не могу понять. Вот я была в Москве -- ведь огромный город, а для меня он маленький, муравейничек такой, по ощущению. А здесь как-то много всего: много воздуха, много влаги, всего много, и как будто я здесь совсем одна, и здесь мне как-то грустно и одиноко. И дело не в людях вокруг, а во мне. А зритель здесь хороший. Людей на наших спектаклях было меньше, чем бывает в Минске, но это был понимающий зритель, которого не бывает слишком много. - Вы заходили в Русскую драму, где работал ваш отец? - Да, но просто заходила и все. Ни с кем не говорила. Перед приездом была мысль – поспрашивать, может, кто-то знал папу, поговорить. Но когда приехала, поняла, что не хочу спрашивать, а лишь смотреть. - Вы знали, где в Киеве жил ваш отец? Если стоять лицом к фасаду Русской драмы, там слева, на втором этаже примыкающего дома, есть окно. Там раньше были гостинки театра. В первой проходной комнате жил наш Анатолий Хостикоев, рядом – ваш отец. Его окно – последнее в ряду, дальше уже фасад театра. - Спасибо, я обязательно увижу это окно… Знаете, Киев -- хороший, но я его мало видела. Есть у меня такая беда: если еду в какой-нибудь город, в который давно хотела попасть, я, может, от волнения, обязательно там заболеваю и не успеваю увидеть всего, что хотела… Христофор Груша / 18.10.2006 |
